На этой приподнятой ноте прошел и остаток вечера. Распрощались старыми друзьями. Но домой я возвращался с одной только мыслью: не поспешил ли я с решением об отъезде? Незнакомый город, чужие люди — куда меня черт несет! Но когда еще раз в тихой домашней обстановке проанализировал ситуацию, то решительно отбросил все «против»: ну, нет мне здесь абсолютно никакой работы и в ближайшее время вряд ли предвидится, а так — может быть, может быть… На все воля божья, — не оставлял я надежды и засыпал как никогда спокойно.

Впервые я совершал необдуманный поступок с такой безмятежностью. Даже дальняя дорога не пугала. Авось не пропадем, как-нибудь прорвемся. Славянские «авось», «небось», да «как-нибудь» — на этих трех китах до сих пор держится вся Русь-матушка!

18

Отправлялись мы с Грицаем с Никитовки. Дизель из Попасной приходил в половине десятого, а в десять уже прибывал питерский скорый, но так как у нас имелись билеты на руках, волноваться причин не было.

В поезде мы познакомились поближе. Грицай работал поверхностным слесарем на шахте, хорошим заработком похвастаться не мог. К тому же шахту в это время прилично лихорадило, и вместо зарплаты народ получал мизерные подачки, нерегулярностью своей не просто удивляя, но потрясая.

Что подвигло Грицая на такой необдуманный поступок, можно было только догадываться; но сам я находился в еще более неопределенном положении, поэтому мне было все равно, куда и с кем ехать. Вдобавок давнее желание снова вернуться в Питер, где однажды — лет эдак пятнадцать назад — старшеклассником я был по турпутевке, подсознательно, наверное, тоже подталкивало.

Как бы там ни было, мы с Грицаем мчались сквозь границы и кордоны навстречу неизвестности.

Питер встретил нас тихим промозглым вечером, лениво снующей вдоль перрона толпой и несчетным количеством старушек у входа в здание вокзала с табличками «Сдам комнату», «Ночлег», «Квартира».

Ради праздного любопытства я поинтересовался ценами. Минимум пять «баксов».

— Хай мэнэ ранять, — тут же вырвалось из толстых отвисших Генкиных губ.

— А ты что предлагаешь? — спросил я.

— Переночуем на вокзале.

— Сегодня, — сказал я. — А завтра, если за день не найдем работу, опять на вокзале?

— А что: вещи сдадим в камеру хранения, а с утра поедем искать работу.

— И опять на вокзал, опять в камеру хранения… Не разоришься ли каждый раз вынимать и обратно сдавать вещи? Не лучше ли снять на день-два комнату и спокойно осмотреться?

Грицай надул губы. Этого еще не хватало. Как оказалось, денег у него было на день-два под завязку. Он ехал в полной уверенности, что ему повезет в первый же день. Я был более предусмотрителен и всегда брал с собой про запас: на первое время и — как табу — на обратный билет.

— Ладно, — сказал я. — У меня есть немного с собой, остановимся на квартире, а с первой получки отдашь.

Деваться Генке было некуда. Я подошел к одной из старушек и договорился, что та приютит нас дня на три по минимальной цене.

— Но только на три, — старушка взглянула на меня строго. — В субботу возвращается мой сын, я сдаю вам его комнату.

Сладились. Нас это устраивало: три дня решали многое (Я почему-то тоже ощутил уверенность, что мы обязательно отыщем здесь что-нибудь).

Мы с Грицаем двигались за старушкой как сомнамбулы, молча. Метро, троллейбус, потом пешком через какой-то глухой сквер. Старушка только бросала изредка короткие: «сюда», «тройка», «нужно переходить», и мы покорно шли «сюда», ждали «тройку», переходили.

Быстро стемнело, но мне не было удивительно — в Питере и лето бывает непредсказуемым. Когда мы школьниками в августе месяце приехали в северную Пальмиру, сильно замерзли — уезжали, у нас на Донбассе палило под тридцать, само собой разумеется, никто теплых вещей с собой не прихватил. Сидели, как помнилось, на одной из остановок, как съежившиеся воробьи: плечо к плечу, спина к спине, а престарелый ленинградец спрашивал, откуда мы такие беспечные.

— С юга, дедушка, с юга, — произнес кто-то из нас, и старик сочувственно покачал головой.

Потом, правда, прояснилось, солнце больше не покидало гостеприимных улочек города, и на всех последующих фото мы стояли улыбающиеся и счастливые: на Дворцовой площади, в Петродворце, возле Кунсткамеры…

Теперь я стал предусмотрительнее и всегда в дальнюю дорогу брал теплые вещи, даже если ехал на юг…

Узкая прихожая старушкиной квартиры встретила нас обилием плакатов и афиш: цветных и черно-белых, маленьких и почти метроворостых.

С одного смотрела наша новая знакомая, только гораздо моложе.

— Это вы? — спросил я, хотя и так было понятно.

— Я, я, — подтвердила старушка, и глаза ее потеплели. — Были времена.

— А теперь? — полюбопытствовал я снова.

— Вот, сдаю иногда комнатку, — посетовала она. — Пенсии на всё не хватает.

— И не поете больше?

— Только в кругу своих, — отчего-то неохотно ответила старушка и показала нам на крайнюю по коридору дверь: — Вам сюда.

Мы с Грицаем вошли в предназначенную комнату. Маленькая, плотно заставленная мебелью и вещами, с бордовыми коврами по стенам комната казалась узкой и тесной. Высокая, едва ли не доходящая мне до пояса, железная кровать стонала под обилием лежавших на ней матрасов, одеял и подушек.

— Будете, как принцесса на горошине, — пошутила старушка. — Один из вас может лечь на пол, сквозняков у нас нет.

Когда старушка вышла, мы с Грицаем бухнулись на постель. Генка еще пытался смотреть телевизор, я же мгновенно уснул.

Утром мы расспросили старушку, где находятся рынки и отправились на один из них на Сенной в надежде все-таки устроиться хоть куда-нибудь.

Неподалеку от Сенной мы наткнулись на небольшой оптовый рынок, но потолкавшись от контейнера к контейнеру, поняли, что это не Москва, здесь обходятся более дешевой рабсилой: местными алкашами и поденщиками. Заработки поприличнее находились в руках отдельных бригад, влезть в которые чужаку было просто немыслимо.

И все же, не теряя надежды, мы еще раз прошлись по точкам, и